Ростом выпил. Мне стало не по себе.
– Ну и потом? – спросил я.
– Помнишь нашу школу?! Мы ходили туда через Варазисхеви, – ушел Ростом от ответа.
– Помню! – вздохнул я с облегчением.
– Мне мама по утрам давала по пятнадцать копеек. А тебе?
– Тридцать.
– А напротив школы был завод кувшинов и горшков…
– Кирпичный завод, – поправил я.
– Да, кирпичный. Но там делали и горшки тоже… И ребят с той улицы называли "кирпичной шайкой", помнишь?
– Они подкарауливали нас и отбирали деньги, помнишь?
– Как не помнить! За пятнадцать копеек тогда давали французскую булку с двумя сосисками. И сверху горчица.
– Вот сволочи! – Мне вдруг стало жаль тех детских тридцати копеек.
– А знаешь, почему они грабили нас с утра?
– Почему?
– А потому что, успей мы войти в школу, и деньги были бы истрачены в буфете!
– Смотри-ка, я и не смекнул! – Меня рассмешила наивная хитрость "кирпичной шайки".
– Да и я сам смекнул только теперь. Наш председатель профкома поступает точно так же: в день получки караулит нас у кассы…
– А все же, где ты работаешь?
– В гараже, мойщиком машин, – неловко улыбнулся Ростом. – А ещё одна трешка была бы сейчас кстати… – Он выразительно взглянул на почти опустевшую бутылку, потом на мою трёшку.
Вдруг возле нашего стола, откуда ни возьмись, вырос какой-то вдрызг пьяный усатый верзила. В правой руке он держал стул, в левой – бутылку "Саперави".
– За процветание и счастье… наш…ш…шего края! Да здравствует!.. Ура! – провозгласил он заплетающимся языком.
– Ура! – подхватили мы его призыв.
– В…ваше имя, уважаемый? – обратился усатый ко мне.
– Заза.
– Ого! А в…ваше? – повернулся он к Ростому.
– Ростом.
– О-хо-хо! Б…богатыри! "Амиран сразился с дэвом, задро…ж…жала вся земля!" Так, кажется?! П…пью за красоту нашей земли и ц…целую ваш стол! – Усач покачнулся.
– Садитесь, пожалуйста! – подхватил я его.
– Я со своим с…стулом и вином… Ик!.. Принимаете? – спросил он и, не дожидаясь ответа, проглотил наш последний хинкали.
– Пожалуйста!
– Мы там… кутим… Я и м…мои друзья… один, два, т…три. Я четвертый! – Усач с силой стукнул себя кулаком в грудь.
– Чего же вы хотите, уважаемый? – спросил Ростом.
– Я х…хочу… ик! Я ж…желаю "быть с тоб-о-о-ою всегда, быть с тоб-о-о-ою в моги-и-и-ле…" – неожиданно затянул усач.
– Нам пора, уважаемый, – привстал я.
– Ч…что такое?! – Усач грохнул бутылкой об стол, и вино плеснуло в лицо Ростому.
Побледнев, Ростом медленно привстал, уставился на некоторое время в глаза усачу, потом, не сказав ни слова, утер рукою лицо и выразительно покосился на свою окрашенную в красный цвет ладонь.
– Ваше имя, уважаемый? – очень тихо спросил Ростом усача.
– Акакий, Како, Каки! – отрапортовал тот и сел. – С…садитесь… предложил он и нам.
Мы тоже сели.
– Скажите, глубокоуважаемый А-ка-кий, Ка-ко, Ка-ки, – произнес Ростом по слогам, – чего вам от нас нужно?
Я прыснул. Рассмеялся и Ростом.
– Г…грабят, обирают меня, – прошептал вдруг усач и огляделся с видом заговорщика.
– Кто? – спросил я тоже шепотом.
– Они! – Он кивнул головой куда-то в сторону. – Г…грабят, понимаете, г…грабят, сосут мою к…кровь…
– Да скажите же, в чем дело? – спросил Ростом и налил себе вина из бутылки усача.
– Кровь мою пьют! – выкрикнул тот во всю глотку, словно вдруг протрезвев. – Обирают меня!
Ростом поставил свой стакан.
– Кто же, кто? – спросил я.
– Они! Не дают слова вымолвить! Хлеб-соль мои, вино моё, расходы мои, и мне же затыкают рот! "Соединимся!", "Объединим столы!" Сволочи! Трепачи!.. Там я был тамадой, а здесь – этот скопец, это ничтожество! И ещё лишает меня слова! Меня! За моим же столом! У-у, морда! Взгляните, взгляните на этого выродка! Потомок Георгия Саакадзе, Тамары Георгиевны и Давида!.. Ух, мать твою!..
Компания за обеденным столом была уже в той стадии опьянения, когда нестройное пение и нечленораздельные выкрики, слившись в дикий рев, лишают людей последних проблесков разума.
– Это вы про своих друзей? – спросил я нашего гостя.
– Кто им друг?! Да я их…
– Ладно, ладно, успокойтесь!
– Молчать, болван!.. Батальон, сми-ир-но-о! Равнение на середину! Прямой наводкой – ого-о-онь!..
Мы не успели опомниться, как рука усача быстро описала в воздухе дугу, и бутылка, пролетев через весь зал, бомбой взорвалась, стукнувшись об угол дальнего стола. Звякнули осколки. Вслед за первой усач швырнул и вторую – нашу – бутылку.
– Ау-у-у-о-о! – грянуло оглушающим воплем, и озверелая, потерявшая человеческий облик толпа, вооруженная стульями, двинулась на нас.
Я помню: Ростом богатырским ударом в челюсть свалил усача. Через секунду и сам Ростом оказался на полу, с ним рядом. Тут на мою голову обрушился стул, и все вокруг пошло ходить ходуном. Закружились, запрыгали стулья и столы, под потолком вместо одной засияли сотни электрических лампочек. Потом откуда-то издалека долетела нежная трель милицейского свистка, и… мир поглотила кромешная тьма.
В этой тьме кто-то, подойдя, положил мне на плечо руку:
– Подымайся!
– Что вы сказали? – переспросил я.
– Подымайся и следуй за мной!
– Не могу… Не могу подняться, уважаемый!
Он обнял меня за плечи, приподнял и поставил на ноги.
– Следуй за мной!
Мы шагали долго: он впереди, я – за ним. У меня подкашивались ноги. Кругом была тьма-тьмущая, и лишь осиянная светом голова моего ведущего освещала мне путь. Наконец он остановился у черного дома с решетчатым окном и повелел:
– Войди в сей ковчег!
– Страшно мне! – сказал я, отступая назад.